Идущие. Книга I - Лина Кирилловых

Он сказал себе: повредил при падении барабанные перепонки, и зажал уши ободранными руками, но глаза не зажмурил, чуть-чуть опоздал — и перед ним, в белёсой мгле, скользнули в быстром беге тёмные фигуры. Прямоходящие, людские. Наверное… Настолько же обрадованный, насколько дрожащий от страха, человек отнял руки и робко протянул их вперед. Он снова позвал, шёпотом. В тумане вспыхнули искры.

Скосившийся набок, грязный, с грубо приклёпанными к корпусу рыжими от ржавчины листами стали, размалёванный пятнами чёрно-зелёной краски, неумело имитирующими камуфляж, с застрявшими между дырявым полотном гусениц ветками, смердящий густым выхлопом танк надвигался прямо на него. Он был приземист и как-то неуклюж, даже смешон при рассмотрении, — развалина — но человек заорал, забыв об осипшем горле, и тщетно принялся разгребать жухлые листья, пытаясь отползти. Тело вело себя, как полупарализованное. Прорвав завесу испарений, слева и справа вдруг выросли стены — не привычные, каменные, а сложенные из необтёсанных брёвен. Позади раздался громкий глухой рык. Человек обернулся — окованная выгнутой бронёй радиаторная решётка грузовика с колёсами карьерного самосвала нависла над ним, как козырёк. Когда дёрнул головой обратно, бревенчатые стены пылали. Жар опалил ему лицо. Прятаться было негде. Поэтому человек просто сжался в жалкий комок, ожидая, что его вот-вот раздавит, и («Сидел бы дома, зачем пошёл за ней, придурок!») впервые с того момента, как вдохнул запах болот, сам вынес определение своему ничем больше не оправдываемому глупому поступку.

И танк, и грузовик, и огонь сомкнулись над его головой и исчезли.

Девочка-подросток с жёлтыми волосами, заплетёнными в длинную косу, посмотрела на человека сверху вниз. Он не понял, когда она подошла и откуда взялась. Он уже вообще ничего не понимал.

— В следующий раз, — сказала она ему.

Голос был мелодичен и полон печали. Из уголков лазуритовых глаз сочились бесцветные ручейки слёз. За спиной девочки, в отдалении, словно поднялась из какой-то канавы рыжая маркиза Дрю. Что-то крикнула — но слова зажевал вновь возвращающийся туман. Одетая вовсе не в бежевое, а в чёрную с фиолетовым, почти военного покроя форму, маркиза подняла массивного вида оружие с длинным стволом и прицелилась человеку аккурат между глаз.

Он забылся. Ему казалось, что он в ночном кошмаре.

I

К. — Центру:

День двадцать третий. Утро.

Пасмурно, без осадков. Температура 19о С. Давление 754 мм/рт. ст. Ветер юго-западный, 1 м/с. Влажность 64 процента. Фон в норме. Самочувствие в норме.

Данных о «Светоче» нет

Активность стандартная.

Нет, ну не знаю, что тут докладывать. Проснулись, погудели, пожрали, рассредоточились, один выполз на охоту, снова младший — дедовщина в действии. То же, что вчера, то же, что на прошлой неделе, разве что нынче вожак ещё не таскал свою самку за хвост. Характеризую задание как «скука смертная». Комары — звери, дикари — дебилы. Прошу выслать ещё репелленты, зелёнку, лапшу, цветные маркеры, ветчину и газировку, лучше всего апельсиновую.

Центр — К.: Доброго времени суток!

Сведения приняты к обработке. Напоминаем, что до окончания дежурства остаётся восемь календарных дней, после чего вас сменит следующий смотрящий. Заказ зафиксирован и прибудет к пяти — барахлит протока. Просим прощения за задержку.

К. — Центру

Барахлит протока? Я домой вообще попаду?!

Центр — К.:

Нет. Это месть за чьи-то кривые руки.

К. — Центру

Патлатый. Прости. Я куплю тебе новый геймпад. Только отдай пульт обратно координаторам.

Центр — К.:

Мы подумали и решили, что от молока будет больше пользы. Погрузили тебе шесть литров. Пей на здоровье.

К. — Центру

Обидчивый, как девчонка.

«И если есть съедобные коренья, то есть и несъедобные — те, что вызывают зуд, рвоту и кровохаркание, от которых идут чёрными пятнами и нередко слепнут. Если вы не знаете, что перед вами, то приносите мне, но сами не ешьте, или не берите совсем. И не носите шаману, чтобы спросить. Почему?»

«Почему?» — снова думает Нга-Аи, прикрыв глаз, чтобы не мешать охотникам своими женскими мыслями о хозяйстве. Корешок, выкопанный вчера, спрятан за её лежанкой. Он длинный и белый, как косточка, суховатый и ничем не пахнет. Под острой кромкой ножа, взрезавшего его поперёк, он сразу начал крошиться пылью, так что Нга-Аи завернула его в лист и отложила отдельно от собранных сладких, чтобы по возвращению рассмотреть ещё раз, и рассмотрела, хотя ничего не поняла. Она нашла такой впервые, а отдать ей его теперь некому, но привычная печаль, в которую она уже готова закутаться, как в шкуру, прерывается шагами вожака.

Нга-Лор оглядывает их и возвещает:

— В наше становище идет чужой.

— Светоч! — отвечают ему нестройно. — Что надо чужому нга? Это мена?

Нга-Лор думает.

— Нет. Не мена.

Он садится на землю, подобрав под себя ноги. Нга-Эу просится сказать. Нга-Лор запрещает.

— Брат, — обращается он к Нга-Логу. — Травы ещё росные, леси не вышли на пастбища. Возьми копьё и иди, пока день не стёр звуки.

— Он пришёл за женщиной? — спрашивает Нга-Лог, сразу становясь настороженным.

— Не знаю. Я спросил, он молчит. Плохо, мне не нравится. Молча идут со злом.

— Я тоже могу взять копьё, — вызывается Нга-Тет и дёргает плечом. — Светоч!

Он раздражённо ворчит, пока выкусывает блох. Нга-Лог смотрит на его хромую ногу.

— Ты будешь полезнее здесь.

— Я не женщина, чтобы копать корни, — запальчиво начинает Нга-Тет. — Нет!

Нга-Лор прикрикивает на него. Нга-Тет поджимает уши.

«Почему? Я скажу вам, если Нга-Лот снова не устроит ссору».

«Был бы это мылистый, можно было бы сделать из корня отвар, и Нга-Тет не чесался бы, а был бы сладкий, можно было бы отдать ему, чтобы грыз и не брюзжал. Но это наверняка просто вырождение, — вздыхает Нга-Аи. — Бесполезное. Надо его выбросить».

Нга-Аи стукает камнем о камень. Все поднимают чаши, чтобы она разлила им похлёбку, и неспешно едят, выуживая из мучнистой жижи зёрна и стручки.

— Хороший сбор, — одобряет Нга-Лор. — И хороши руки, которые сделали из него пищу.

Нга-Аи улыбается в стручок, который грызёт. Нга-Лог встряхивается, чтобы звякнули кости на груди, и она поднимает глаза от чаши. Нга-Лог ставит уши торчком, изображая ужас — эта дурашливость у него осталась ещё с той поры, когда они оба были маленькими, и, такая несерьёзная для воина, очень её смешит. Он доедает первым. Нга-Аи видит это и, отложив еду, приносит ему копьё. Нга-Лор смотрит, как младший брат правит наконечник.